Отличная, огромная, бесполезная книжка — Доводы Недели
В эти дни прошло отдание представительной писательской премии «Огромная книжка». 1-ое место в данном ежемесячном литераторском состязании занял роман Е. Водолазкина «Лавр». Непросто сомневаться в писательских достоинствах этого фантазирования, однако найдутся ли у него читатели и любители – это вопрос.
Приговаривание какой-нибудь знакомой писательской премии увеличивает возможности книжки на покупку её вероятным читателем. Но читатель возможный может и не трансформироваться в пользователя «кинетического», а не вдаваясь в пространные рассуждения, книжку приобретают и отменяют на «свободную минуту». Когда же минута выпадает, читатель приходит в книжку – и довольно часто осознает, что, как досадно бы это не звучало, как раз его здесь не ожидали.
Премиями награждают только романы – значит, очень многие кинулись придумывать «кирпичи», и эти кирпичи формируются в огромную стенку «сегодняшней прозы», которую лбом не прошибёшь. Никаких «свободных минуток» не хватит. К тому же имеется ли то, для чего ими поступать?
Роман «Лавр» – вербальная игра учёного человека, который принял решение цивилизованно передохнуть от собственного времени в русских жизненных обстоятельствах конца ХV столетия. Персонаж романа Мужественный приобретает от деда Христофора подарок удивительного врачевания. Впрочем древнейшие рецепты травянистых сборов занимают в книжке существенное место, выздоровление дают не они, а загадочная мощь чистой души Арсения. Роман сконструирован как бесстрастное описание его жития, которое состоит из движений в пространстве (Белозёрск – Плесков – Иерусалим) и примеров удивительного исцеления хворающих и больных.
Данной истории вполне достало бы на очаровательный рассказ. Полюбовались на мастерскую стилизацию, расценили искусство – и спасибо творцу. Однако перед вами км монотонного текста, невозмутимого в одинаковой интонации. Сюжета – ни в «акунинском» резоне слова, ни в одном другом – нет. Энергии рассказа нет. И личность создателя погребена под толщей «цивилизованной игры», никоим образом не ощущаются её склад, её отличительные черты, а собственное, единственное, неподражаемое в прозе ценится, пожалуй, в первую очередь.
В случае если создатель планировал припомнить нам о беспрецедентной мощи веры старых русичей – это, разумеется, задача, не лишённая благородства. Однако для достижения такой задачи качественной вербальной вязи мало. Необходимо иметь хоть малость того естественного огня, который обжигает пользователя, взявшегося за истинные «бумаги эры» – по крайней мере за жития непорочных. Либо вспомнить Н.С. Лескова с его повествованиями о первых веках христианства: Лесков также на первый взгляд «играет», однако за плетением словес мы видим его сильный дух, возмущённый кризисом веры его столетия, отыскивающий жизни вровень себе.
А здесь – одна «филология». Плоды досуга, так сообщить. Итог совершенно других действий, чем те, что приводят к предсказаниям, исцелениям, причинам монастырей и другим завещанным подвигам. Крайне уж очень крупная разница выходит! Как между вулканом и настольной лампой. Как между Евангелием и книжками, к примеру, диакона А. Кураева.
«Лавр» опубликован достаточно аккуратным языком пушкинской морщины, с частый добавкой старославянского и лёгкими злыми вкраплениями сегодняшней лексики («зачаточный», «информация», «эрекция» и т.п.). Читается без особенного усилия (что не классифицируется, к слову, преимуществом книжки), но в процессе чтения то и дело преследуешь себя на идеи: для чего это написано? Какие отличительные черты собственного безрассудности создателя привели его к сочинению этого романа?
Игра с русским прошлым – база многих передовых писательских заводов. Есть ситуации, когда перед вами не диковинная выделка для еще одного детектива и не «интересная филология», однако воплощение больной души создателя. Такие романы эксклюзивного В. Шарова, такое творение Е. Колядиной «Цветочный крест». А «Лавр» – в моих глазах – не имеет кованой «личной расцветки» и по существу не сообщает ничего захватывающе любопытного ни о Античной Руси, ни о сегодняшней.
Да, можно мне пикнуть, однако так как – «прекрасно написано».
Однако неужели так непросто сегодня стать некоторым «беллетристом вообще» либо «режиссёнапиток вообще»: прочел тысячу книжек, взглянул тысячу кинофильмов – сообщил тысяча первую, снял тысяча первый, неужели с данным неприятности? Необычное у нас представление о графоманах: является отчего-то, что это несведущие люди с психологическими неприятностями. Как будто совершенно здоровые филологи с институтским образованием и качественным словарным резервом не в состоянии быть графоманами! Даже очень могут быть.
«Прекрасно написано…» Лучше бы «слабо» было написано, да дымилось от собственной боли, от своих поисков истины, от страдающей совести, от неразделённой любви, в конце концов. Эка редкость – «прекрасно написано». Вскоре установишь «писательскую платформу» в ПК – и всё, ты беллетрист. И так ли уж огромна доблесть – сочинить «огромную книжку»?
Например, у Чехова А. Павловича – ни одной такой нет.